Давайте жить, пока мы живы...

Всякий, кто не верит в будущую жизнь, мёртв и для этой...

Иоганн Вольфганг Гёте

Воспитание не имеет никакого значения. То, что определяет наш путь, называется личной силой. Личность человека — это суммарный объём его личной силы. И только этим суммарным объёмом определяется то, как он живёт и как умирает.

Карлос Кастанеда

От Времени с косою нет защиты —
В потомстве лишь спасение ищи ты.

Уильям Шекспир

Человек — это то, что мы о нём помним. Его жизнь в конечном счёте сводится к пёстрому узору чьих-то воспоминаний. С его смертью узор выцветает, и остаются разрозненные фрагменты. Осколки или, если угодно, фотоснимки. И на них его невыносимый смех, его невыносимые улыбки. Невыносимые, потому что они одномерны. Мне ли этого не знать, — ведь я сын фотографа. И я могу зайти ещё дальше, допустив связь между фотографированием и сочинением стихов, поскольку снимки и тексты видятся мне чёрно-белыми. И поскольку сочинение и есть фиксирование. И всё же можно притвориться, что восприятие заходит дальше обратной, белой стороны снимка. А ещё, когда понимаешь, до какой степени чужая жизнь — заложница твоей памяти, хочется отпрянуть от оскаленной пасти прошедшего времени.

Иосиф Бродский

Жизнь так прекрасна, что, право же, безразлично, кому ты ею обязан.

Иоганн Вольфганг Гёте

Больной и здоровый живут одно и то же время, только те силы, что больной тратит на отдаление, здоровый — на приближение яркого света в конце тоннеля.

Михаил Жванецкий

Лучше мужественно умереть, чем жить в позоре.

Сократ

Умолкает птица.
Наступает вечер.
Раскрывает веер
испанская танцовщица.

Звучат удары
луны из бубна,
и глухо, дробно
вторят гитары.

И чёрный туфель
на гладь паркета
ступает; это
как ветер в профиль.

О, женский танец!
Рассказ светила
о том, что было,
чего не станет.

О — слепок боли
в груди и взрыва
в мозгу, доколе
сознанье живо.

В нём — скорбь пространства
о точке в оном,
себя напрасно
считавшем фоном.

В нём — всё: угрозы,
надежда, гибель.
Стремленье розы
вернуться в стебель.

В его накале
в любой детали
месть вертикали
горизонтали.

В нём — пыткой взгляда
сквозь туч рванину
зигзаг разряда
казнит равнину.

Он — кровь из раны:
побег из тела
в пейзаж без рамы.
Давно хотела!

Там — больше места!
Знай, сталь кинжала,
кому невеста
принадлежала.

О, этот танец!
В пространстве сжатый
протуберанец
вне солнца взятый!

Оборок пена;
её круженье
одновременно
её крушенье.

В нём сполох платья
в своём полёте
свободней плоти,
и чужд объятья.

В нём чувство брезжит,
что мирозданье
ткань не удержит
от разрастанья.

О, этот сполох
шёлков! по сути
спуск бёдер голых
на парашюте.

Зане не тщится,
чтоб был потушен
он, танцовщица.
Подобно душам,

так рвётся пламя,
сгубив лучину,
в воздушной яме,
топча причину,

виденье Рая,
факт тяготенья,
чтоб — расширяя
свои владенья —

престол небесный
одеть в багрянец.
Так сросся с бездной
испанский танец.

Иосиф Бродский

Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речных пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.

Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прошумел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.

Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в чёрных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть —
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твоё вдруг подброшено вверх саксофоном.

В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду,
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу
недопитый стакан лимонада,
и ревёт позади дорогая труба комбината.

Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна...

Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю — с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах...

Неужели не я,
освещённый тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъёмного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось...

По замёрзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетает такси, и осины глядят в поднебесье.

Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима всё не может обратно вернуться.

Не до смерти ли, нет,
мы её не найдём, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и, полны темноты,
и, полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою...

Иосиф Бродский

Жизнь слишком коротка, чтобы пить плохие вина.

Иоганн Вольфганг Гёте

В мир пришёл я, но не было небо встревожено.
Умер я, но сиянье светил не умножено.
И никто не сказал мне — зачем я рождён
И зачем моя жизнь второпях уничтожена.

Омар Хайям

Надо жить наобум, напролом,
Наугад и на ощупь во мгле,
Ибо нынче сидим за столом,
А назавтра лежим на столе.

Игорь Губерман

Вся тварь разумная скучает:
Иной от лени, тот от дел;
Кто верит, кто утратил веру;
Тот насладиться не успел,
Тот насладился через меру,
И всяк зевает да живёт —
И всех вас гроб, зевая, ждёт.

Александр Пушкин

Океан, состоящий из капель, велик.
Из пылинок слагается материк.
Твой приход и уход не имеет значенья.
Просто муха в окно залетела на миг...

Омар Хайям

Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».

Фаина Раневская