Тот, кто смотрит вне себя, — спит, тот, кто начинает смотреть внутрь себя...
Тот, кто смотрит вне себя, — спит, тот, кто начинает смотреть внутрь себя, — просыпается.
Тот, кто смотрит вне себя, — спит, тот, кто начинает смотреть внутрь себя, — просыпается.
Скоро ты забудешь обо всём, и всё, в свою очередь, забудет о тебе.
И даже «вечность поседела»,
как сказано в одной прелестной книге.
Леди отличается от цветочницы не тем, как она себя держит, а тем, как с ней себя держат.
Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от неё засоряется.
Иметь в себе самом столько содержания, чтобы не нуждаться в обществе, есть уже потому большое счастье, что почти все наши страдания истекают из общества, и спокойствие духа, составляющее после здоровья самый существенный элемент нашего счастья, в каждом обществе подвергаются опасности, а потому и невозможно без известной меры одиночества.
Любовь — это природная ткань, расшитая воображением.
Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.
Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.
Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.
Течет вода с косынки
По рукаву в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.
И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынка, и фигура,
И это пальтецо.
Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.
Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.
И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
Старость — это, когда ты нагибаешься завязать шнурки и думаешь, что бы ещё сделать попутно?!
Куда мне деться в этом январе?
Открытый город сумасбродно цепок...
От замкнутых я, что ли, пьян дверей? —
И хочется мычать от всех замков и скрепок.
И переулков лающих чулки,
И улиц перекошенных чуланы —
И прячутся поспешно в уголки
И выбегают из углов угланы...
И в яму, в бородавчатую темь
Скольжу к обледенелой водокачке
И, спотыкаясь, мёртвый воздух ем,
И разлетаются грачи в горячке —
А я за ними ахаю, крича
В какой-то мёрзлый деревянный короб:
— Читателя! советчика! врача!
На лестнице колючей разговора б!
Мы имеем право иногда опираться на другого, но вовсе не наваливаться на него всей нашей тяжестью.