За истиной иди — и путь найдёшь вперёд...
За истиной иди — и путь найдёшь вперёд.
Отринь земной соблазн — в душе весь мир живёт.
Поистине душа — божественный светильник,
И свет наук она, себя сжигая, льёт.
За истиной иди — и путь найдёшь вперёд.
Отринь земной соблазн — в душе весь мир живёт.
Поистине душа — божественный светильник,
И свет наук она, себя сжигая, льёт.
Встать спиной к спине, в шахматном порядке, по диагонали.
Настоящая забота о будущем состоит в том, чтобы отдать всё настоящему.
Зерно невидимо в земле, а только из него вырастает огромное дерево. Так же незаметна мысль, а только из мысли вырастают величайшие события жизни человеческой.
Спасибо вам за то, что не любили.
За нелюбовь нельзя корить.
Спасибо, что на мир глаза открыли,
За то, что я продолжил дальше жить.
Спасибо, что не станем мы друзьями...
Ведь слишком много связывало нас.
Спасибо, что не вместе мы ночами,
За то, что я один сейчас.
Благодарю за дерзкие упрёки,
За ваш непримиримый нрав,
За то, что стал для вас далёким,
Любовь свою жестоко обуздав.
Благодарю за то, что не прочтёте
Вы этих строк нигде и никогда.
За то, что чувства наши не вернёте,
Они почти исчезли без следа.
Желаю, чтобы счастливо вы жили!
А я не устаю благодарить...
Спасибо вам за то, что не любили
И мне вновь никогда не полюбить.
Два ангела сидят у меня на плечах: ангел смеха и ангел слёз. И их вечное пререкание — моя жизнь.
Если мы перестанем делать глупости — значит, мы состарились.
Великим быть желаю,
Люблю России честь,
Я много обещаю —
Исполню ли? Бог весть!
Мы овладеваем более высоким стилем спора. Спор без фактов. Спор на темпераменте. Спор, переходящий от голословного утверждения на личность партнёра.
Опять звонили от мадам Тюссо...
Я пишу для себя, а печатаю для денег.
Я всегда твердил, что судьба — игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако — сильно.
Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не даёт побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.
Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Человек — единственное существо, которое не хочет быть самим собой.
Мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведём, чтобы жить в мире.
Концерт. На знаменитую артистку,
Что шла со сцены в славе и цветах,
Смотрела робко девушка-хористка
С безмолвным восхищением в глазах.
Актриса ей казалась неземною
С её походкой, голосом, лицом.
Не человеком — высшим божеством,
На землю к людям, посланным судьбою.
Шло божество вдоль узких коридоров,
Меж тихих костюмеров и гримёров,
И шлейф оваций гулкий, как прибой,
Незримо волочило за собой.
И девушка вздохнула: — В самом деле,
Какое счастье так блистать и петь.
Прожить вот так хотя бы две недели,
И, кажется, не жаль и умереть.
А божество в тот вешний поздний вечер
В большой квартире с бронзой и коврами
Сидело у трюмо, сутуля плечи
И глядя вдаль усталыми глазами.
Отшпилив, косу в ящик положила,
Сняла румянец ватой не спеша,
Помаду стёрла, серьги отцепила
И грустно улыбнулась: — Хороша...
Куда девались искорки во взоре,
Поблёкший рот и ниточки седин...
И это всё, как строчки в приговоре,
Подчёркнуто бороздками морщин...
Да, ей даны восторги, крики бис,
Цветы, статьи Любимая артистка,
Но вспомнилась вдруг девушка-хористка,
Что встретилась ей в сумраке кулис.
Вся тоненькая, стройная такая,
Две ямки на пылающих щеках,
Два пламени в восторженных глазах
И, как весенний ветер, молодая...
Наивная, о, как она смотрела.
Завидуя... Уж это ли секрет.
В свои семнадцать или двадцать лет
Не зная даже, чем сама владела.
Ведь ей дано по лестнице сейчас
Сбежать стрелою в сарафане ярком,
Увидеть свет таких же юных глаз
И вместе мчаться по дорожкам парка...
Ведь ей дано открыть миллион чудес,
В бассейн метнуться бронзовой ракетой,
Дано краснеть от первого букета,
Читать стихи с любимым до рассвета,
Смеясь, бежать под ливнем через лес...
Она к окну устало подошла,
Прислушалась к журчанию капели.
За то, чтоб так прожить хоть две недели,
Она бы всё, не дрогнув, отдала.
Я — голос ваш, жар вашего дыханья,
Я — отраженье вашего лица.
Напрасных крыл напрасны трепетанья, —
Ведь всё равно я с вами до конца.
Вот отчего вы любите так жадно
Меня в грехе и в немощи моей,
Вот отчего вы дали неоглядно
Мне лучшего из ваших сыновей,
Вот отчего вы даже не спросили
Меня ни слова никогда о нём
И чадными хвалами задымили
Мой навсегда опустошённый дом.
И говорят — нельзя теснее слиться,
Нельзя непоправимее любить...
Как хочет тень от тела отделиться,
Как хочет плоть с душою разлучиться,
Так я хочу теперь — забытой быть.